Ойдар ещё что-то рассказывал о жизни, о боевых искусствах, но Нед больше не слушал. Рассказ о демонологах поразил его. Ясно дело, что он понял, о чём идёт речь. Немудрено понять — если являешься тем, о ком тот рассказывал. И это было страшно. На костёр Неду очень не хотелось.
Корабль добирался до места два дня. Два дня взаперти, в спёртом воздухе жилого трюма.
Время от времени открывались люки, впуская свежий морской воздух и люди хватали его открытыми ртами, наслаждаясь каждым глотком. К концу второго дня многие стали возмущаться — не рабы ведь, плыть без кормёжки столько дней, да ещё непонятно куда!
Тогда в люки спустили ящики с тонкими хлебцами, окаменевшими от долгого хранения, и все желающие смогли поесть, размачивая их в тёплой, затхлой воде пахнущей тухлятиной.
Команда корабля практически не общалась с рекрутами — то ли считала ниже своего достоинства вести разговоры с этаким сбродом, то ли им было отдано распоряжение не общаться — в любом случае, они отделывались лишь «да» и «нет», когда загружали ящики в трюм, и наливали в бочки «свежую» воду.
Нед довольно легко переносил лишения — его школа выживания была покруче, чем двухдневное сидение в полутёмном трюме, освещённом через зарешёченные люки. Ойдар и Арнот тоже не стонали, держались вполне пристойно.
За эти двое суток трое парней сдружились. Это получилось как-то незаметно — через сутки они вместе ели, рядом спали. К ним никто не лез — боялись репутации Ойдара и Неда, уже прославившихся как сильные бойцы. Если бы не они — у Арнота давно отобрали бы его мешок с продуктами, не оставив ни крошки хозяину. Такое происходило сплошь и рядом — драки, ругань, возмущённые крики.
Троица парней не обращали внимания на происходящее — дерутся, и демоны с ними. Главное — их не трогают. А тронут — пострадают. Не трогали.
Два дня, две ночи корабль переваливался на волнах, вызывая у своего живого содержимого морскую болезнь, что очень удивляло Неда — он не испытывал никаких неприятных ощущений. Да и с чего? На такой здоровенной штуке, да чтобы укачивало? Это же не вёрткая лодчонка, пляшущая на волнах.
Впрочем и его приятели тоже чувствовали себя нормально. Ойдар всё время что-то рассказывал, Арнот его дополнял, или рассказывал что-то своё — тоже интересное, а Нед молча впитывал информацию, как сухая губка впитывает воду.
Он наслаждался. Чем? Всем! Спать можно сколько угодно, лежать сколько угодно — никто тебя не пнёт, требуя идти работать, никто не обидит — просто потому, что у него плохое настроение. Он среди равных, он уважаем.
Вот только воздуха свежего мало. Но ведь не вечно. Когда-нибудь они всё равно приплывут на место.
И этот час настал. Утром, когда рекруты ещё продирали глаза после душной, жаркой ночи, корабль ощутимо тряхнуло — он причалил к пирсу. Ещё примерно час ничего не происходило, затем толстые деревянные решётки, прикрывающие люки, открылись, с грохотом упав в сторону, и громкий командный голос прокричал:
— Рекруты, на выход! Быстро! С вещами!
Народ в трюме ломанулся вверх по широким деревянным лестницам. Образовалась давка, вспыхнуло несколько драк и скандалов. Люди рвались к свежему воздуху, вкус которого почти позабыли за двое суток заточения.
Нед остановил товарищей, пытавшихся поддаться общей истерии, и теперь они с удовольствием наблюдали за тем, как люди пробивают себе дорогу на волю. Казалось бы — что такого, если бы те подождали некоторое время — всех ведь выпустят, никуда не денутся! Нет — надо ломиться, надо драться за место на лестнице, сталкивая с неё своих товарищей.
— Такова человеческая натура — задумчиво сказал Ойдар, глядя, как один здоровяк спихнул с лестницы худого мужика с деревенской котомкой за плечами — более сильные всегда стараются залезть на верхнюю ступеньку, пролезая по головам товарищей. Так говорил мой мастер, и как обычно — он был прав.
— А чего он тебя не откупил? — с интересом спросил Арнот — он же вроде достаточно богат?
— Ну как тебе сказать…кому нужны чужие проблемы. Притом — там речь о деньгах уже не шла. Если бы пострадавшие были простыми людьми, вроде нас с вами, другое дело, а так… Всё, пошли и мы, а то рискуем огрести палкой по хребтине за то, что вовремя не вышли.
Парни зашагали к ближайшему выходу и пристроились в хвост очереди последних рекрутов, выходящих из трюма.
Десять ступеней, отполированных ногами тысяч людей, и вот она — свобода! Морской воздух заполняет лёгкие, солнце блещет в глаза так, что они слезятся и закрываются, будто засыпаны песком.
Нед задерживается на палубе, пытаясь рассмотреть, где он находится, но постоять ему не дают — удар палкой по спине обжигает, как кипятком и противный сорванный голос громко вопит:
— Вперёд! Вперёд, скотина безрогая! Бегом, бегом, на берег! Хватит бездельничать! Здесь вам не отчий дом — здесь армия, недоноски!
Ругаясь под нос и потирая ушибленные места, рекруты вереницей бегут по трапу на берег, и врезаются в толпу тех, кто сошёл раньше. Их тут много, так много, что берег кишит от людей. Вокруг стоят солдаты в полном боевом вооружении, в кольчугах, шлемах, с копьями, мечами и прямоугольными щитами на спине. Они с улыбкой наблюдают за столпотворением, переговариваются, и отгоняют древками тех, кто пытается приблизиться к ним, чтобы перекинуться парой слов. Видно, что рекруты для них ниже низшего, на уровне червяков или жаб.
— Встали! Встали ровно! Да выровняйтесь, ублюдки вы эдакие! — вопил тот же голос — да что же вы за твари такие безмозглые! Хоть бы подобие строя создали! А вы чего лыбитесь, идиоты? — человек крикнул солдатам, наблюдавшим за построением — сами недалеко от них ушли, дебилы! Встали, встали все! Подтянулись!